На счет воровства... не так давно по работе пришлось побеседовать с офицером - погранцом, тот рассказывал, что монголы стонут уже от соседей - тувинцев, которые целыми табунами скот у них уводят. дошло до того, что монголы попросту отстреливают таких соседей, если ловят их за этим паскудным занятием на своей территории. так вот этот офицер еще сказал, что сами монголы жаловались, что ничего с этим поделать нельзя, и они это понимают, потому что у тувинцев (особенно - западных) воровство скота - это никакой не грех, а наоборот - честь(!)
Вообще, чтобы не быть голословным, предлагаю для изучения статью новосибирского ученого. Думаю, всем будет интересно
Б.А.Мышлявцев
Похититель скота и социальная гармония. Некоторые аспекты отношений собственности у тувинцев Западной Тувы.
В данной работе речь пойдет о представлениях тувинцев о допустимости или недопустимости воровства в тех или иных случаях. Сами эти представления, в свою очередь, тесно связаны с господствующими в тувинском обществе воззрениями на природу собственности. Интерес к данной теме вызван отсутствием работ в этой области применительно к тувинцам, да и вообще к народам Южной Сибири в целом.
Во время своих полевых исследований в Монгун-Тайгинском р-не Республики Тыва я столкнулся с одним интересным фактом. Мои информаторы говорили мне, что в последние 10 – 15 лет в их районе резко участились случаи воровства. Многие говорили, что “раньше воровства совсем не было”. Представители старшего поколения рассказывали, что в п.Мугур-Аксы “двери никто не закрывал, замков не было”. Проживающая в юрте тувинка 70 лет говорит: “Раньше, если бы кто-то украл, и об этом узнали, ему было бы очень стыдно. Сейчас люди стыда не боятся. В гости кто-нибудь придет, обязательно что-нибудь украдут, хотя бы какую-то мелочь – пачку сигарет или колоду карт”. Подавляющее большинство информаторов согласны с тем, что “воровство в Монгун-Тайге появилось недавно”. Так же жители района указывают на большую распространенность данного явления в других районах, особенно прилегающих к реке Хемчик. Автор не использует официальные статистические данные по количеству зарегестрированных в различных кожуунах республики преступлений этого рода. По ряду причин, в том числе по моим наблюдениям, представляется, что они не вполне соответствуют действительности. Оставив в стороне вопросы уголовной статистики, отметим, что монгун-тайгинские тувинцы отличаются действительно значительным своеобразием, более детально соблюдают многие тувинские обычаи и т.п. Это следствие относительной географической изоляции района. Сами жители Монгун-Тайги считают наиболее близкими к себе тувинцев соседнего Бай-Тайгинского кожууна. В местах лишения свободы “Монгун-Тайга и Бай-Тайга считаются одной тайгой”. Мои наблюдения подтверждают утверждения о сходстве жителей этих районов, особенно если речь идет о труднодоступных местностях Бай-Тайгинского района, таких, как п. Кара-Холь, расположенный неподалеку от одноименного озера в Западной Туве. Поэтому в целом, несмотря на отмеченное выше своеобразие монгун-тайгинцев, выводы сделанные в отношении Монгун-Тайги с определенными оговорками могут быть распространены и на всю Западную Туву.
Высказывания информаторов об отсутствии воровства в недалеком прошлом представляют большой интерес, так как они противоречат, казалось бы, данным, приводимым такими исследователями Тувы, как Радлов, Потанин, Катанов и др. Большинство посещавших Туву в ХIХ – начале ХХ вв. исследователей и путешественников указывают на очень широкое распространение воровства среди жителей Урянхайского края. Об этом же говорят и информаторы-инородцы (не тувинцы) того времени. Можно сказать, что “склонность к воровству” является одной из важнейших характеристик гетеростереотипа тувинцев. Так, В.В. Радлов пишет, что “сойоны слывут в этом краю ворами”.(4, С.491) “У всех своих соседей сойоны пользуются дурной славой: их считают вероломными, мстительными и ворами”. Информатор Радлова, алтаец, говоря о торговле с тувинцами, утверждает, что “если там не быть все время начеку, то у тебя все украдут”.(там же) А.М. Африканов говорит, что “правильные торговые сношения с тувинцами нарушаются частыми кражами, которые по свидетельству русских торговцев вошли в плоть и кровь если не всех урянхайцев, то, по крайней мере, очень многих, и ловкая кража считается молодечеством, а не позорным делом”.(1, С.1374) Г.П. Сафьянов, одним из первых русских купцов начавший торговлю в Туве, в своих записках, в сокращенном виде опубликованных Катановым, также большое внимание уделяет этой теме: “Главными преступлениями считаются воровство и грабеж, считающиеся с одной стороны удалью, а с другой являющиеся необходимостью добывать себе пищу. В деле воровства сойоты не имеют себе равных, особенно при краже скота (…) Воровство у сойотов превратилось даже в промысел, в котором, хотя и непосредственно, принимают участие и их чиновники. Этим особенно отличаются кемчикские сойоты”.(1, С.1455) Сафьянов вел торговлю в Туве не один десяток лет и приводимые им данные заслуживают внимания. Его указание на большее распространение воровства среди населения Хемчика (Западная Тува) находит аналогию и в современных характеристиках населения этой территории, даваемых моими информаторами. Пишет Сафьянов и о кражах скота у монголов, явлении широко распространенном и в настоящее время.
Опрошенные мной русские жители Тувы также считают, что “тувинцы всегда были ворами”. Откуда же такое единодушие как исследователей, так и информаторов-нетувинцев в приписывании тувинцам особенной, по сравнению с другими народами склонности к воровству? Почему сами тувинцы не склонны приписывать себе этого качества, притом, что по цитированным выше словам воровство представляет для них “удаль”?
Нужно отметить прежде всего то, что объединяет все приведенные выше высказывания и мнения. Все они принадлежат нетувинцам. К тому же в большинстве случаев речь не идет о воровстве тувинцами у тувинцев. Жертвами становятся представители других народов – русские, монголы, алтайцы. Это не значит, что действия, расцениваемые русской юриспруденцией и обыденным мнением как воровство не могли совершаться тувинцами против тувинцев. Однако такие случаи отличались определенной спецификой. Ниже будет показано, что они не входили в ряд действий, представляемых большинством тувинцев как воровство. Именно в специфике этого понятия применительно к Туве, а также и в специфичности представлений тувинцев о собственности и заключается ответ на поставленные выше вопросы. Отметим попутно, что слово “кайгал”, переводимое обычно на русский, как “похититель скота”, “скотокрад”, имело в прошлом семантику в значительной степени отличавшуюся от семантики этих русских слов. При этом в настоящее время семантика слова “кайгал” меняется в сторону большего соответствия своему русскому аналогу. Подробнее об этом процессе ниже.
Информатор Хертек Адыг Одучуевич, 70 лет, житель Монгун-Тайги: “Воровство разное бывает, бывает справедливое и несправедливое”. Под справедливым понимается воровство у богатых людей. “Если у богатого украл – это даже и не считается воровством”. В прошлом кайгал похищал скот только у богатых людей, скот затем раздавался бедным. Именно такое “воровство” и воспринималось как “удаль”. Постыдным считается воровство, преследующее цель личного обогащения или не продиктованное крайней нуждой, например, голодом, воровство совершенное против человека, примерно равного тебе по социальному и имущественному положению. Не считается грехом воровство у чужеземца, особенно богатого. Посещавшие Туву русские и китайские путешественники и купцы в глазах местного населения, в большинстве своем очень бедного, выглядели богачами. Также и местные богачи, а именно с ними и общались преимущественно приезжие, могли сетовать на то, что простой народ у них постоянно ворует. Богатые тувинцы в глазах бедных представляли как бы особый народ, на который традиционные нормы, применимые к “своим”, уже не распространялись. О характерном для дореволюционной Тувы резком имущественном расслоении пишут большинство авторов. Так, у Радлова читаем, что “распределение имущества у сойонов очень неравномерное. Весьма значительные богатства соседствуют здесь с ужасающей нищетой и последняя встречается во много раз чаще”.(4, С.490)
Таким образом то, что воспринималось окружающими народами как воровство, для тувинцев таковым не являлось. В последнее же время широко распространилось воровство у “своих”, т.е. теперь скот и любое другое имущество могут быть украдены и у бедняка. Современный кайгал, по словам всех моих информаторов, уже не раздает похищенный скот бедным, похищенное используется для личного обогащения. “Кайгалы испортились” – говорят люди. Институт перераспределения собственности в соответствии с народными представлениями о справедливости трансформировался радикальным образом. В то же время, надо отметить, что у кайгалов до сих пор сохраняется представление о предпочтительности похищения скота не у тувинцев, а у соседних народов – алтайцев, монголов, хакасов. Однако и в этих представлениях, по-видимому, произошли изменения: “Есть сейчас такие кайгалы, которые договариваются с монголами и действуют с ними заодно. Наши кайгалы похищают скот у своих же тувинцев, монгольские – у монголов. Скот приводят на границу и обменивают. Затем наши продают в Туве монгольский скот, а монголы в Монголии тувинский. Таких кайгалов люди не уважают, это трусы, они боятся перейти границу и украсть скот у монголов, вот и крадут у своих. А продают потом монгольский, что бы хозяева не опознали”. Мы видим, таким образом, институт кайгальства трансформировался и перестал выполнять свои традиционные функции – перераспределение имущества в пользу бедных. В прошлом же для многих бедняков полученный от кайгала скот был единственным, кроме охоты, источником мясной пищи. Об этом пишет в своих записках и Сафьянов.(1, С.1459) Тот момент, что кайгал не использовал похищенный скот для личного обогащения, является одним из центральных при рассмотрении значения института кайгальства для тувинской культуры и тувинского общества. Похититель скота выполняя экономическую функцию перераспределения имущества выступает также в роли восстановителя социальной гармонии. Своими действиями он приводит состояние социума в соответствие с гармонией мировой. Мировая гармония, в свою очередь, в представлениях тувинцев связана прежде всего с такими понятиями, как умеренность, равномерность и дарообмен. Для мировоззрения тувинцев, как и других тюрок Южной Сибири, характерны представления об общности доли, дарованной свыше.(2, С.146) Мои информаторы говорят: “Бурган всем посылает пропитание, столько, сколько нужно. Поэтому у богатого забрать можно, это же все общее, заберут и скажут – пусть больше не хапает”. Богатый человек, сосредотачивая у себя большое количество имущества, нарушает социальную гармонию. Он присваивает себе то, что было даровано природой или божествами для всех поровну. Большое богатство, с точки зрения народа, не может быть легитимно, соответственно не может быть и речи об уважении к собственности. Как писал Е.К. Яковлев, тувинцы руководствуются принципом: “тебе оран дает, ты почему не даешь, сегодня тебе дал, завтра мне даст, тогда поделюсь”.(2, С.147) Г.Н. Потанин говорит о том, что у монголов и тувинцев хозяин таежных местностей дает улов зверей, хозяин степных – урожай скотских кормов”.(3, С.123) Слова Потанина о духах-хозяевах земли актуальны и сегодня. Мои информаторы считают, что земля принадлежит не людям, а духам-хозяевам, которые позволяют людям ею пользоваться, посылают им пропитание при соблюдении ими определенных правил поведения. (С этими представлениями, кстати, связано резкое неприятие большинством моих информаторов идеи частной собственности на землю. Введение частной собственности на землю в Туве может привести к очень негативным последствиям).
Богатство в представлении тувинцев неразрывно связано с жадностью. Жадность же в тюркском мире издавна считалась одним из главных отрицательных качеств человека. Иноплеменники, не руководствовавшиеся тюркским принципом недопустимости скупости (которую они рассматривали как бережливость) в глазах тувинцев владели своим богатством нелегитимно. Русские и китайские купцы, торговавшие в Туве с точки зрения местного населения приобрели свое богатство за счет той доли, которую оран танды дал тувинцам. Поэтому ограбить такого купца – значит просто вернуть свое. До сих пор в удаленных от городов районах Тувы местное население очень негативно относится к приезжим торговцам. Так, в Монгун-Тайге, где уже много лет торгуют приезжие киргизы я наблюдал весьма негативное отношение к их деятельности. По их рассказам, им часто говорят: “Зачем на нашу землю приехали, что вам у себя не сидится?”. У них нередко отбирают вещи и деньги. По словам информаторов-тувинцев “большинство людей здесь киргизов не любит за то, что они приезжают сюда и обогащаются за счет нас”. О подобном же отношении к приезжим торговцам пишет в ХIХ в. Радлов. Когда русского купца ограбили и он пришел жаловаться местному чиновнику, тот сказал ему: “Ты, собака с покрытой волосами головой, почему ты явился сюда, что бы торговать? Если местные люди взяли твою лошадь и товары кто же станет их преследовать? Убирайся-ка ты лучше восвояси.(4, С.492)
В традиционном тувинском обществе, тесно связанном с природой, нормы социальные представляют собой единый комплекс с нормами природопользования. Охотник не должен пользоваться тем, что посылает ему хозяин тайги для личного обогащения, он должен поделиться добычей с другими. Того, кто не делится, могли наказать и люди, и духи-хозяева. Кайгал “наказывал” богатых, исправлял несправедливость. Воровство же у своих, т.е. у людей небогатых воспринималось (и до сих пор воспринимается) как дело постыдное. Несмотря на широкое распространение такого воровства в современной Туве, по словам моих информаторов человеку, уличенному в этом поступке “будет очень стыдно перед людьми”. Подобные представления можно отметить и у русских. Так, по словам 50-летнего русского жителя Новосибирска отбывавшего срок в исправительной колонии, “у настоящих воров считается западло украсть у простого человека, особенно у бедного. Такого вора уважать не будут. Воровать нужно у богатых или у государства. Но сейчас все меняется, эти законы многими не соблюдаются”. Аналогичные изменения произошли и в Туве: “Сейчас любой человек у любого может украсть. Девушка к тебе в гости придет, будет говорить что тебя любит, а сама украдет что-нибудь, хотя бы какую-нибудь мелочь, например кусочек мыла”. (информатор Херел-оол Адыгович Хертек, 1970 г.р.) Можно привести множество примеров таких высказываний и случаев.
Таким образом, становится понятным кажущееся противоречие между словами информаторов об отсутствии в Туве в прошлом воровства и многочисленные свидетельства ученых и купцов, недвусмысленно указывающие на широкое распространение этого явления. Просто речь идет о разных вещах.
Что интересно, так это то, что внутренне считая для себя воровство допустимым, человек, как правило, стыдится, если его уличат. Это показывает, с одной стороны, что представление о постыдности воровства “у своих” сохраняется. С другой стороны, этот частный случай показывает, что тувинская культура принадлежит, если воспользоваться термином Р.Бенедикт, к культуре стыда. Это не значит, конечно, что стыд, т.е. боязнь негативных санкций со стороны общества является единственным регулятором поведения человека в тувинском обществе. Однако можно признать, что он является основным. “Чувство вины, т.е. внутренняя регуляция предстает здесь несколько ослабленной. Это подтверждается и моими наблюдениями в других сферах жизни. Одним из следствий этого является уязвимость нормативной культуры тувинцев в условиях нестабильности, когда ослабляются традиционные общественные связи. Чувствуя себя лишь живым существом, а не человеком, членом общества, индивид со слабой внутренней регуляцией поведения при ослаблении регуляции внешней испытывает постоянный дискомфорт и оказывается в затруднении перед выбором между добром и злом.
Литература.
1. Катанов Н.Ф. Опыт исследования урянхайского языка. Казань, 1903
2. Львова Э.Л. и др. Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Человек. Общество. Новосибирск, 1989
3.Потанин Г.Н. Очерки Северо-Западной Монголии. Вып. 2. Спб, 1881
4. Радлов В.В. Из Сибири. Страницы дневника. М., 1989