Продолжение.
GUTEN TAG, ТУВА!
Отто Менхен-Хельфен, автор книги «Путешествие в азиатскую Туву», родился в 1894 году в Вене.
По образованию он был синологом, учился в университетах Вены, Гётеборга и Лейпцига. В конце 1920-х попал в Москву, где какое-то время работал в Отделе социологии и этнологии московского Института Маркса и Энгельса. Узнав, что Коммунистический университет трудящихся Востока (КУТВ) готовит экспедицию в неведомую для него Туву, он решил во что бы то ни стало присоединиться к ней. И. преодолев все бюрократические рогатки, отчаянный немец поехал в Туву. Ему тогда было 35 лет — самый подходящий возраст для освоения неизведанных горизонтов.
Поездка Менхен-Хельфена в Туву состоялась в августе 1929 года. В пути его сопровождали пятеро тувинцев: Седип-оол Танов, Салчак Тока, Оюн Дагба, Оюн Чанчык-оол и девушка, которую Менхен-Хельфен ласково называет «маленькой и умненькой Камовой». Все они были студентами КУТВ. Об этом учебном заведении немецкий путешественник отзывался весьма своеобразно. Там, писал он, «сотни юных восточников»— якуты, монголы, тувинцы, узбеки, корейцы, афганцы, персы — воспитываются в течение трёх лет, после чего возвращаются на родину, чтобы «взорвать там всё старое на воздух». «В три года шаманисты становятся атеистами, поклонники Будды — поклонниками трактора. Вооружённые зубными щётками, мылом и скудным знанием русского языка, эти славные ребята, начинённые боевыми словами и лозунгами, настроенные столь же фанатично, как это требовалось от миссионеров, получают задачу продвинуть своих соотечественников в 21-е столетие».
Менхен-Хельфен с некоторым сожалением констатировал, что за всю поездку с ним «не случилось ни одного приключения, достойного приличного путешественника»: разбойники на него не нападали, песком его не заносило, страдать от голода не пришлось, «вода всегда находилась в достаточном количестве». Вместе с тем он признал, что некоторые дискомфортные ситуации всё же случались. Например, он с трудом привыкал к верховой езде, которая поначалу была для него «сплошным мучением». Ему сложно было фотографировать тувинцев, потому что те бежали от фотоаппарата как чёрт от ладана. Отвратительной показалась ему тувинская молочная водка — арага, — которой его часто угощали: по виду она больше напоминала «грязную воду», а по запаху — «раствор мыла в спирте».
О своей поездке из Кызыла в Шагонар Менхен-Хельфен писал в особо ярких тонах: ехали на жалком, со всех сторон продавленном автомобиле с такими старыми шинами, что они лопались в пути не менее пяти раз. Машина была до того забита «ящиками, кожаными мешками, бидонами с бензином, что внутри с трудом можно было разместиться». Она была рассчитана всего на четырёх пассажиров, а Менхен-Хельфен был одиннадцатым! На его коленях сидел бурятский представитель Коминтерна Богданов, на рёбра же бедного немца всю дорогу давил кореец. То и дело Менхен-Хельфен ударялся головой о ящик с консервами. Так, «подпрыгивая и скрепя, ехал адский автомобиль», и пассажиры стонали до тех пор, пока их окончательно не задушила пыль...
При въезде в Кызыл Менхен-Хельфен впервые увидел небольшую группу тувинских мужчин. Они произвели на него неоднозначное впечатление: «На головах у них спереди завязанные платки, длинная верхняя одежда их была так грязна, что нельзя было различить цвета — было ли когда-нибудь синим или чёрным, на ногах полувысокие сапоги с голенищами. Казалось, что они возвращались с охоты... Весь их внешний вид был такой дикий, что мне вся эта экспедиция, до сих пор казавшаяся
такой невинной, вдруг показалась немного жутковатой». Однако позже, близко пообщавшись с местным населением, немец изменил своё мнение. Я, писал он, встречал и «ещё более свирепо выглядевших всадников, но они почти всегда оказывались приветливыми, услужливыми, безобидными, любезнейшими людьми».
Приехав в Кызыл, немецкий путешественник почувствовал себя находящимся в «отдалённой глухой русской деревне, а не в столице».
Город насчитывал не более 2000 жителей и состоял всего из двух улиц — Ленина и Щетинкина — домики в нём были «сплошь деревянные, разбросанные на большом пространстве». Официальные здания можно было пересчитать по пальцам: Тувинский центральный кооператив, Госторг, Госбанк, советское посольство, министерство внутренних дел, партийная школа, почтамт и две клиники — европейская и тибетская. Особо жалкой показалась небольшая электростанция, которая принадлежала Советскому Союзу. Однако в жизни кызылчан она играла очень важную роль: здесь два раза в неделю показывали кино. Чтобы посмотреть «живую картинку», в Кызыл съезжались люди из самых отдалённых уголков Тувы.
Из любопытства Менхен-Хельфен побывал на киносеансе, где показывали фильм «Мать» по роману Максима Горького. Зрители сидели, плотно прижавшись друг к другу, на узеньких деревянных скамеечках, поставленных прямо под открытым небом. Соседом немца оказался известный шаман. Зрители смотрели фильм спокойно; бурно реагировали они лишь тогда, когда на экране появлялись всадники. Показ прерывался раз двадцать, но люди досмотрели фильм до конца. Скверная работа электростанции и плохое качество кинопленки нисколько не смущали тувинцев, они были бесконечно рады этому событию в их жизни.
Менхен-Хельфен посетил и единственное в то время в Кызыле фотоателье, владельцем которого был китаец. У этого фотографа был лишь один фон для снимков, а «на фоне всё то, чего в Туве не хватает для полного счастья: роскошный замок в стиле всех времён и народов, перед ним пруд с водяными лилиями, фонтан, лебеди, облака, в них луна — ландшафт вне времени. Рядом с голыми деревьями цветут сирень и жасмин». На этом фоне в неподвижно застывшей позе любили сниматься русские семьи и тувинские всадники.
Очень конкретные выводы сделал Менхен-Хельфен относительно положения женщины в семье и обществе. Он отметил, что «положение женщин тувинок довольно хорошее, во всяком случае, несравненно лучше, чем у русских крестьян»; в них «нет ничего угнетенного, безмолвного», как мусульманских народов; «чадра никогда не прикрывала» их лицо; они «никогда не знали гарема»; они «так равноправны, что закон о равноправии им ничего не дал». Если и случается, что муж бьёт жену, то крайне редко и только в состоянии сильного опьянения. «Я всегда восхищался спокойствием и достоинством тувинки, её свободой, даже гордой осанкой», — писал немец.
Менхен-Хельфен также подчеркнул особую любовь тувинцев к детям. «Все тувинцы любят своих детей. Это сущая правда, никогда ни разу я не видел, чтобы взрослый бил ребёнка». При этом одинаково любят как мальчиков, так и девочек, никаких различий между ними не существует, разве что при рождении мальчика его пуповину разрезают ножом, а при рождении девочки — ножницами. Это делается из тех соображений, что мальчику в будущем придется резать ножом мясо, а девочке шить одежду. Аборты в тувинском обществе не поощрялись. «Хотя русские меня уверяют, что тувинки умеют очень хорошо вытравлять плод, — писал Менхен-Хельфен, — все все тувинцы это отрицали с большой настойчивостью, и я склонен им скорее верить». Любовь матерей к своим малышам проявлялась и в том, что они кормили грудью до четырёхлетнего возраста.
В заключение Менхен-Хельфен задавался вопросом: «Что сделается с тобой, Тува, Милая Тува, красивая Тува, жалкая Тува, что сделается с тобой?» И сам же давал краткий, но очень пессимистичный ответ: «Чтобы ни случилось с тобой — жалкая Тува».
В 1933-1938 годах Менхен-Хельф жил и работал в Вене, затем эмигрировал в США, где до конца своих дней (он умер в 1969 году) работал профессором Калифорнийского университета в Беркли.
В 1936 году книгу о Туве выпустил и другой немецкий автор — Вернер Леймбах. Он никогда не был в крае, но, тем не менее, написал самостоятельную страноведческую работу, в основу которой положил материал, почерпнутый из трудов главным образом Каррутерса и Менхен-Хельфена. Их книги помогли проложить дорогу в далёкую Туву и другим любителям экстремальных путешествий. Примеру Каррутерса и Менхен-Хельфена последовали американцы Брайан Донахоу, Алан Лейто Дэвид Харрисон, англичане Каролина Xaфри, Джон Шеппард, Филипп Тэйлор, Дэвид ЛЬЮИС, немки Эрика Таубе и Анетт Эйлен-шлягель, японцы Масахико Тодорики и Мао Терада и многие другие.
|